Он устало смотрел на идущего впереди кота. Блестящая черная спина мелькала среди моря кустов, то показываясь, то снова пропадая; он ориентировался по торчащему, подобно перископу на какой-нибудь подводной лодке.

— Ну и куда в этот раз? 

Голос звучал до невозможности безнадёжно и апатично, так, словно его владелец слил все свои деньги, играя в карты… Опять.

— Увидишь. — Мурлыкнула внезапно появившаяся перед ним суровая кошачья морда. 

— Опять загадки! — Возмутился он, пытаясь отыскать взглядом знакомый хвост. Найдя, вздохнул и пошел в том направлении.

По дороге он услышал отдалённый детский плач. Остановился, прислушиваясь, и понял, что потерял своего проводника.

— Эй! Эй..?

Пооглядывался в разные стороны и всё топтался на месте, готовый плакать и сам, пока не услышал знакомый голос. Тогда он стал продираться через кусты в страхе, что не сможет найти тропу, не сможет выбраться отсюда сам без поддержки.

Выбрался. И обнаружил неподалёку кота. Тот распушил шерсть и сидел, грея собой замолчавшего грудного младенца. Кожа у ребёнка была синей, с белесыми прожилками венок; глаза крепко зажмуренными и слезящимися. Ручки и ножки пухлыми и вялыми. Иногда дитятё принималось тихонечко похныкивать, но уже, видимо, во сне. 

— Спи, мой маленький, мой хороший; я приду и расскажу тебе новую сказку. — Кот тронул лапой лоб младенца, будто гладя его по голове, по пергаментно-тонкой коже, цветом напоминающей свежий труп.

Потом кот встал и, свирепо зыркнув на него, пошел обратно на тропу, покачивая в раздражении кончиком абсолютно черного — без единого белого пятнышка — хвоста.

— Что встал? Тропою нерождённых тебя никто не звал идти, смертный. Ты пошел сам. 

Он стушевался, ссутулил плечи, поник головой; опустить взгляд снова не давала боязнь потерять кота из виду.

Дальше шли в молчании.

Когда проходили мимо Лысого леса, на них напала стайка горлиц-крикуний с птичьим телом, но человечьими лицами. Они перекликались как бы между собой:

— Где ты, где ты, где ты? Где ты, где ты, где ты?

А затем вдруг их лица становились гневными, а голос резким и крикливым. Они начинали ругаться на него все разом, на разные лады ругая:

— Снова шлялся целый день где ни попадя! 

— … Мать родную бы пожалел, поганец!

Он ёжился и, не оборачиваясь, ускорял шаг. Навязчивые птицы не скоро отстали, но все еще доносились до его ушей их крики с границы Чёрноземельного поля.

— Где ты, где ты, где ты?

— Выродок проклятый! На шее уже который год сидит.

Кот повернулся, шмыгая куда-то вбок и сворачивая с тропинки:

— Сюда, смертный.

Он сворачивал тоже, уже не пытаясь выпытать, куда они идут, и подчинялся коту уже безропотно, с какой-то обречённой покорностью судьбе.

Впереди показался Калинов Мост. Пройти по нему, не поплавив резину на подошвах кед и не обожгя стопы, казалось невозможным. Тем не менее, он взял кота на руки, тем самым помогая ему избежать своей участи. Кот жмурился от жара внизу и прижимал уши к голове, лапами держась за руки человека. Он шел слегка покачивающейся походкой, прижимая к себе пушистое упитанное тело, ничего не видя за мутной пеленой, которая застилала глаза. Промелькнули перед взглядом семь шестов с человеческими черепами, глазницы которых источали лучи света, пронзительно-яркого, ничуть не похожего на свет дня.

Минулся и мост. Кот спрыгнул, ступив на траву мягкими подушечками лап, затрусил впереди, раздвигая тонкие изумрудные стебли своим телом. Он пошел следом, прижимая руки к груди и неуклюже путаясь в траве. Джинсовая ткань штанов намокла от росы. Кот был сухим.

— Вот оно. — Кот сел на границе, вылизывая переднюю левую лапу, и зыркнул на подростка. Зелёные глаза с узкими зрачками смотрели пристально и жёстко. Длинные усы колыхал ветер, идущий со стороны гряды деревьев где-то не слишком далеко, но и не слишком близко.

— Я уже не могу туда. Мы опоздали. — Он смотрит безжизненными глазами вперёд, и неведомое отражается в белках глаз; жмёт конечности к телу, горбится под порывами студёного ветра.

— Тогда пошли со мной назад.

— Погоди… Давай еще посмотрим.

Кот вспрыгнул на протянутые руки, уцепился когтями за одежду и повернул голову в сторону неведомого. Оно потихоньку отступало, оставляя за собой бледно-розовый рассвет, голубоватый туман, озеро с ивами, купающими ветви в его прохладной воде. Камыш на берегу, густой, будто грива непослушных волос. Свистящие крылышки хрупких стрекоз. Русалочьи хвосты и призрачный, едва доносящийся до них дребезжащий смех. Они смотрели — подросток и кот — как никогда не восходит солнце, как не меняется пейзаж, как прекрасные бездонные глазки русалок превращаются в хищные бездны, а сами они — в голодных ободранных безобразных тварей, которых когда-то здесь утопили. Волны травы скрывали человекоподобных существ с маленькими крылышками и зелёной кожей, которые злобно кривили свои личика, но приближаться не смели — кот сразу же бил наглецов своей лапой. Один молниеносный взмах когтей — и подрагивающее в агонии тельце беззвучно шлёпается на землю, разевая зубастенький рот. Остальные шипят и кривятся, потрясая своими кулачками.

— Пойдем, Баюн. Нас ждёт лес.

Подросток пошел назад, без страха уже глядя на крохотных фэйри, но все еще робко и неуверенно. Кошачий хвост покачивался из стороны в сторону на ходу. 

Лес поджидал у края тропинки, протягивая руки-ветви навстречу идущим.

Человеку кажется, что для счастья ему нужен большой оранжевый апельсин. А ему упорно дают красное круглое яблоко. И вот год за годом он заморачивается этим большим оранжевым апельсином. Портит себе кровь, ноет, тоскует. И никогда не скажет себе: зачем мне сдался этот апельсин? Почему бы мне не радоваться тому, что есть? Все равно, если мне начнут давать сплошные оранжевые апельсины, я захочу красное круглое яблоко и буду ныть и тосковать по тому, на что сейчас смотреть не могу. Потому что такая уж я зараза.

Дмитрий Емец

Действительно — такая уж я зараза. Стоит мне один раз увидеть что-нибудь, что находится вне пределов моей досягаемости, в голове тотчас же начинает вопить гадкий вредный голосок: «ХОЧУ!!!». И никак от него не избавиться. Не заткнёшь его и из мозгов не выковыряешь. Все гундосит и гундосит своё, пока не надоедает уже совсем; тогда в ход идёт громкая музыка, но вот только никакие громкие звуки не в силах заглушить исходящее из глубин головы противное «ДАЙ!».

А я не могу дать и не хочу. Делаю назло себе, подленькому голосочку, его капризам и все остальной дребедени. Правда вот только, после этого ничего не хочется уже — ни «яблок», ни «апельсинов», ни даже морковки.

Что же это за зараза такая? Даже не зависть. Просто тупое желание иметь, обладать, установить свою власть над чем-то и шагать дальше, довольно ворча себе под нос. Что станется с объектом мечтаний — не важно уже. Да и не хочется думать об этом. 

А пока желаемого нет, я готов на все лады распевать, подобно фэйри — королю Летнего Двора из книги не-помню-какой: "… Ты в грёзах моих!". Ох, яблочко-яблочко, краснобокое, наливное, зачем же ты меня так к себе манишь?

Что за дикие хотелки приходят мне в голову? Что за почесун заставляет ёрзать на месте, пытаясь думать обо всем, чем угодно, даже о, скажем, сортирах где-то в Италии, лишь бы только не о...

Выключить мозг, откинуться на спинку кресла и сложить руки поперёк живота.

Всего лишь-навсего минута покоя.

Моя подруга в последнее время изменилась. Её характер стал более сложным. С ней стало трудно общаться, на сколько бы различных колкостей, несправедливых и нелогичных комментариев в сторону других и прочих радостей я ни закрывал глаза. 

Я вижу в ней себя — того, каким я был два года назад. Упрямым, не умеющим вовремя замолчать, категоричным и эгоистичным козлом. Быть может, именно поэтому я и не вправе судить её, но частенько становится очень нелегко и обидно. При этом я даже не знаю, понимает ли она, что может ранить меня своим поведением, или же делает это неосознанно.

Самое смешное — это то, что в её попытках быть «не ТП», «ламповой тян» (что это вообще означает? Мне не нравятся эти слова!) есть нечто до абсурдного комичное. Подобные заявки очень часты, но, тем не менее, в моих глазах она ничем не лучше тех самых ТП (фу, я отказываюсь иметь расшифровки таких аббревиатур в своём лексиконе, поэтому заменю на «дурашек-девок» — так, по крайней мере, хоть глаза не режет). Но в моей памяти еще живы воспоминания о том, какой она была, когда я её встретил, а еще я знаю, что она — неплохой человек, не смотря на все свои капризы, и потому поддерживаю с ней контакт.

Пускай она поскорее перерастет этот период и станет чуть-чуть поспокойнее, прошу.

Я думаю, что стоит написать, чтобы не забыть.

Планирую написать к своему фанфику «Je serai ta dominant torture» еще две-три главы и эпилог, а после отдельным драбблом — зарисовку праздника, к примеру. Как хорошо, что я взялся за написание этого фика. И самому интересно, и другим, видимо, нравится. 

А после этого я подумываю написать еще один по тому же фэндому, взять за основу одно из ответвлений сюжетика, но на этот раз с другим пэйрингом (и да, да, да — фемслэш.) )

Что-то мне кажется, что 90% постов — или где-то около того — написаны про отношения между людьми. В частности, про любовь. Я решил проанализировать создавшуюся в голове картинку и вот что вышло.

Люди пишут про свои отношения с другими людьми так часто, потому что связь с созданиями (скажу так, чтобы не повторяться) своего вида очень крепка и занимает второе по своей значимости место в жизнях всех человеков на земле. Большую часть времени мы проводим в общении; если вдуматься глубже, то это практически то, чем мы занимаемся на протяжении всей своей жизни — взаимодействие с социумом. Лишившись этого, мы лишились бы основной составляющей нашего существования. 

Может, так происходит потому, что мы подсознательно принимаем тот факт, что мы — единственные разумные создания во вселенной, за основу. А может быть, и нет. Но то, что отношения важны для людей, является если не аксиомой, то уж точно данностью.

Любовь же — самая крепкая (помимо ненависти) связь. Человек, в которого ты влюблен, является самым близким, с ним тебя связывают отношения особого рода; это нечто личное, интимное, то, что можешь ощущать к нему только ты. Исходя из вышенаписанных размышлений о сочленении индивидуумов в их повседневной жизни, можно указать, что именно за любовь цепляется почти весь мир. 

Песен, сложенных о любви, есть великое множество, и их больше, чем песен на любую другую тему.

Книг о любви тоже есть немало, и они встречаются так часто, что невольно начинают резать глаза.

В сотнях фильмов присутствуют любовные линии, они порою составляют нечто вроде второго сюжета.

К чему я веду? Жизнь без отношений любого рода скучна и пресна; чтобы произошло нечто восхитительное, невероятное в своей реальности и яркости, а именно — контакт,  конкатенация, соединение, нужно просто уметь принять людей как фрагмент своего существования и отвести им конкретный и четко обозначенный участок.

Я хочу на другую планету.

Горизонт перманентно-красный,

Фиолетовые рассветы,

Лик пустыни — сухой, беспристрастный,

Скалы-иглы острее бритвы,

Грязно-рыжая пыль под ногами,

Ветры очень легки и сердиты,

Горизонт не закрыт лесами.

Ну а травы — сухие травы, 

Жесткие островки соломы.

Так пусто, свободно и странно.

Мы с планетою незнакомы.

Я — страннейший из тех, кто «чужие».

Я там был бы первейший из первых;

Мы с планетою той — пустые,

Наши нервы — голые нервы.

Во Вселенной бытует, я верю,

Моя алая злая подлунная.

И, может, не в этой эре...

Дождусь. Отыщу. Достигну.

Я знаю, что я найду её.

Случаются, знаете, такие моменты, когда хочется обзавестись спутником жизни. Под «спутником жизни» я имею в виду отнюдь не пару. Пары сходятся и снова расстаются, это — весьма непостоянный двуумвират характеров, умов и жизней, а статус, к примеру, «парня и девушки/парня», «мужа и жены/мужа» выступает при этом эдаким мирным договором между мирами. Пары возникают внезапно, будто из ниоткуда, и их составляющие самые разные: плюс и минус, минус и плюс, а также плюс и плюс и минус и минус. Эти плюсы и минусы имеют свойство ни с того ни с сего притягиваться. Дзынь! — и в мире стало на еще одну пару больше. Хрусть! — и вот она распалась на отдельные себе частички, существующие самостоятельно и совершенно независимо друг от друга. А куда девается «контракт»? Да нет его уже. Откуда, думаете, взялись «дзынь» и «хрусть»? Вот оттуда. И они частенько имеют те еще последствия, которые оставляют после себя очень густой осадок.

А спутник жизни — это твой постоянный соратник, взятый однажды и навсегда. Ты — планета, а он… А он и есть спутник, ну что же тебе еще. Такой себе четвероногий почти-человек, имеющий свой характер, свои привычки и свои мысли в голове, и при этом всем сопровождающий тебя во всем — будь это мытьё обуви, ковыряние в носу, сидение без дела или бег с препятствиями по комнате. Он всегда-а будет вертеться где-то рядом и своим присутствием заполнять все свободное от тебя пространство. Он, может быть, и осуждает тебя за то, что ты отдавил ему хвост, наступил на лапу, бросил тапком или рявкнул «Не ссы мне в тапки!», но во всех важных вопросах он по умолчанию находится на твоей стороне. Еще один голос в твою пользу (кроме твоего собственного) — это всегда хорошо и приятно. Еще одно тельце, которое борется за место на кровати. Еще один голодный рот, издающий громогласный ор. Еще один почти что ты, милый и любимый, но чуток пониже и волосатей.